Девятый [сборник] - Павел Григорьевич Кренев

ее в строго определенном направлении. Она рассказала мне о своем племяннике Володе.

Как-то после последнего урока она подозвала меня и показала фотографию своего племянника. В жизни я не видел такого красивого парнишку.

На меня с фотографии смотрел белокурый мальчик с нахальными глазами, одетый в военную форму. Форма была черная, пуговицы крупные и блестящие, воротник стоячкой с золотистыми позументами, погоны ярко-красные.

– Это кто? – спросил я дрогнувшим голосом.

– Мой племянник Вовочка.

И Евдокия Николаевна рассказала о своем брате-полковнике, о его сыне Володе – воспитаннике Московского суворовского военного училища. Поведала о том, какой он прилежный суворовец, любит военную службу и занимается боксом.

Ну, все. Это был финал моих мечтаний о вольготной жизни в колхозе рядом с родителями, о том, как проворно я буду запрягать-распрягать лошадей и летать на санях и телегах. Я быстро позабыл даже любимого тяжеловоза Орлика, легко таскавшего непомерно огромные возы сена с дальних суземов[16].

Всенепременно я возмечтал быть суворовцем, носить красивую военную форму и заниматься боксом.

К воплощению в жизнь своей мечты я стремился решительно и твердо.

Во-первых, в библиотеке была прочитана вся литература, в которой хотя бы краешком затрагивалась жизнь суворовцев, и библиотекарь Римма Филипповна, когда я появлялся в библиотеке, готова была залезть на верхнюю полку, провалиться под пол, исчезнуть.

– Паша, больше у нас ничего нету о суворовцах, я все перерыла! – причитала она, и очки у нее на глазах потели, щеки меняли цвета с зеленого на красный и обратно.

Во-вторых, я изучил все воинские звания и легко мог отличить погоны ефрейтора от генерал-полковника.

В-третьих, от меня шарахались молодые мужики, недавно вернувшиеся с военной службы. Я требовал от них, чтобы они научили меня приемам бокса и боевой борьбы. Я был уверен, что в Советской армии всему этому учат каждого солдата. Оказалось, что это не совсем так…

Бравый, красивый, статный и вообще здоровенный парень, Толя Полотухин, служивший в каких-то там спецчастях, покорявший местных девчонок рассказами о своих боевых подвигах, когда я ему сильно надоел, честно признался мне, что ни одного боевого приема не знает.

– Самое главное в бою – это первым рвануться в атаку из окопа и последним его покинуть, – объяснил он мне свою тактику и стратегию. – А драться на войне не надо. Надо сидеть в окопе и не высовываться. Это главный боевой прием. А то ведь и убить могут.

«Ничего себе воины, – думал я. – Как же они страну собираются защищать?»

Боксом я занимался сам. Старший мой приятель Николай Ершов, спортсмен-разрядник по конькобежному спорту, привез из Северодвинска по моей просьбе боксерские перчатки, и я колотил ими все, что попадало под руку – стены, столбы, забор, теленка Федота и своих сестер Лиду и Машу. С последними получилась промашка: Федот меня едва не забодал – крепкий оказался вредитель, едва я успел заскочить на крыльцо. А сестры сразу объединились и долго гоняли меня, боксера, по огороду. Потом отняли перчатки и настучали меня ими по всем местам. Особенно досталось голове.

Отец и мать долго противились моей мечте. Они всерьез считали, что я, как старший сын, должен быть всегда рядом с ними, охранять их будущую старость, вести хозяйство, держать дом.

– Не надо никуда уезжать, – наставляла мама, – видишь, в деревне все лучше и лучше жизнь налаживается. А скоро Никита Сергеевич Хрущев коммунизм построит. Вот уж тогда и совсем благодать наступит. Ждать-то совсем уж мало осталось. Сиди дома, Паша.

Но я надоел и родителям. В конце концов отец во время поездки в Архангельск зашел в наш Приморский военкомат и привез оттуда правила поступления в Суворовское военное училище

Это была весна, и я учился в четвертом классе. Отцу сказали, что можно поступать после четвертого или после пятого класса. Но в этом году я уже опоздал, потому что еще зимой надо было пройти медкомиссию. Теперь время прошло, документы уже не собрать. В общем, надо поступать на следующий год.

Вы бы знали, как я провел этот год! Учиться я старался, спортом я занимался, родителей и учителей прилежно слушал, с сестрами дрался гораздо реже. В общем, во всех отношениях был положительным кандидатом для поступления в военное училище.

В пятом классе зимой я прошел в Архангельске медицинскую проверку и был признан годным к учебе в военном училище. К лету стал ждать вызова для сдачи экзаменов в Ленинградское суворовское училище – именно оно оказалось тем, куда могли поступать жители нашего региона.

Но вызов не пришел, а пришло разъяснение, что теперь в суворовское училище можно поступить только после восьмого класса.

Все переносилось еще на несколько лет.

Рвение в любом деле не может быть постоянным. Особенно в таком занудном, как учеба. Где-то в шестом классе окончательно иссякли старые запасы каких-то знаний, почерпнутых из дошкольной жизни и из постоянного общения со старшей сестрой. Дело в том, что старшая сестра Лида училась на два года старше меня, и мой первый класс и ее третий, а потом мой второй и ее четвертый были в одном помещении и велись одной учительницей – Евдокией Николаевной. Меня крепко сбило с толку, что уже с пяти лет я бегло читал, понимал какую-то арифметику – этому учила меня моя сестра. Будущий педагог, она училась сама и учила меня. Ей это было интересно. А я все быстро схватывал. Первые три класса я фактически не учился, а только присутствовал на уроках – я все знал. Но в пятом – шестом классах начались проблемы: пошли новые, серьезные науки – физика, геометрия, химия. Лида мне уже не помогала, так как она год не училась – занималась младшим братом Сашей, который крепко болел.

И у меня начались сбои – в шестом классе пошли трояки, а то и что похуже.

Но самым главным препятствием в учебе была неизбывная страсть, которую не смог я преодолеть и поныне – это охота и рыбалка.

Конечно, основную прививку этой любви сделал мой отец.

Он был прекрасный стрелок. Со своей видавшей виды малокалиберной винтовкой он творил форменные чудеса. На моих глазах «снимал» рябчиков, тетеревов и глухарей практически с любого расстояния.

В моменты привалов в лесу я всегда клянчил: «Пап, ну дай стрельнуть», – процедура была одна и та же: отец доставал спичечный коробок и говорил мне: «Поставь вон на тот пенек». Потом доставал из кармана пачку патронов, выковыривал оттуда пульку, клал ее в патронник, щелкал затвором.

– Ну, давай, охотник хренов, целься.

Я целился долго,